– Что-нибудь из этого вам о чем-нибудь говорит? – спросил Линли.
Айрин покачала головой, но чересчур уж энергичным движением: вторая явная ложь.
Линли ждал. Казалось, она пытается отгородиться от него, уйти в себя, неимоверным усилием воли зажать все эмоции.
– Таким образом вам все равно не удастся похоронить память о ней, Айрин, – тихо произнес он. – Я знаю, что вы хотите этого. И понимаю почему. Но вы знаете, что, если вы попытаетесь, она будет вечно вас преследовать. – Он увидел, как напряглись прижатые к голове пальцы. Ногти вонзились в кожу. – Вы не обязаны прощать ее за то, что она вам сделала. Но вы рискуете сделать что-то такое, чего не сможете простить самой себе.
– Я не могу вам помочь. – В голосе Айрин слышалось смятение. – Мне не жаль, что моя сестра умерла, как же я могу вам помочь? Я себе-то не в состоянии помочь.
– Вы можете помочь, рассказав мне что-нибудь об этой записи.
И Линли безжалостно прокрутил ее снова, ненавидя себя за то, что было частью его работы… Снова не последовало никакого отклика. Он перемотал пленку, включил ее еще раз. И еще.
Джой словно была здесь, рядом. Она уговаривала. Она смеялась. Она дразнила. И во время пятого прослушивания сестра ее не выдержала на словах: «Ради бога не позволить маме снова забыть о Салли в этом году…»
Айрин схватила магнитофон и, нажимая на все кнопки, заставила его замолчать, потом бросила назад на кровать, словно прикасаться к нему было опасно.
– Моя мать вообще не вспоминала бы о дне рождения моей дочери, если бы Джой не напоминала ей! – воскликнула она. На ее лице отразилась мука, но глаза были сухие. – И все равно я ее ненавидела! Я ненавидела свою сестру каждую минуту и хотела, чтобы она умерла! Но не так! О боже, не так! Вы можете себе представить, каково это, хотеть смерти какого-то человека больше всего на свете, а потом получить это? Словно какой-то божок, выслушав твои желания, решил поглумиться и исполнил самые отвратительные…
Великий боже, как велика власть слов! Он мог представить. Еще как мог. Благодаря такой своевременной смерти в Корнуолле любовника собственной матери, благодаря множеству случайностей, какие Айрин Синклер никогда и не снились…
– Часть из того, что она говорила, похоже, имеет отношение к ее новой работе. Вы знаете место, которое она описывает? Гниющие овощи, кваканье лягушек и звук насосов, плоская местность?
– Нет.
– А о какой метели идет речь?
– Не знаю!
– Мужчину, которого она упоминает. Джона Дэрроу?
Волосы Айрин взметнулись, описав дугу, – это она резко отвернулась. При этом внезапном движении Линли сказал:
– Джон Дэрроу. Вы узнали это имя.
– Вчера вечером за ужином Джой о нем говорила. О том, что пленила какого-то жуткого типа по имени Джон Дэрроу, и об ужине с ним.
– Это тот новый избранник, которым она увлеклась?
– Нет. Нет, не думаю. Кто-то… по-моему, это была леди Стинхерст… спросил ее о ее новой книге. И всплыл Джон Дэрроу. Джой смеялась – она всегда смеется, подтрунивая над проблемами, с которыми ей приходится сталкиваться, когда пишет, ей вроде бы требовались какие-то сведения, и она пыталась их раздобыть. И это имело отношение к Джону Дэрроу. Поэтому мне кажется, что он как-то связан с книгой.
– С книгой? Вы хотите сказать, с еще одной пьесой?
Лицо Айрин затуманилось.
– Пьесой? Нет, вы не так поняли, инспектор. Кроме одной ранней пьесы шестилетней давности и этой, новой, для лорда Стинхерста, моя сестра не писала для театра, она писала книги. Сначала она была журналисткой, но потом занялась документальной прозой. Ее книги о преступлениях. О настоящих преступлениях, а не вымышленных. Главным образом об убийствах. Вы этого не знали?
«Главным образом об убийствах. Настоящих преступлениях». Ну конечно. Линли пристально посмотрел на магнитофончик, боясь поверить, что он с такой легкостью получил недостающую часть в головоломке-треугольнике «мотив-средство-возможность». Но вот оно, то, что он искал, он чуял, что непременно это найдет. Мотив убийства. По-прежнему туманный, но просто ожидающий подробностей, необходимых для связного объяснения. И ниточка тоже была здесь, в этой записи, в самых последних словах Джой: «… спросить Риса, как лучше всего к нему подобраться? Он хорошо ладит с людьми».
Линли начал складывать вещи Джой в сумочку. Настроение было приподнятым, но в то же время он изнемогал от ярости, как только думал о том, что здесь произошло минувшей ночью, и о том, какую цену ему лично придется заплатить, чтобы свершилось правосудие.
У двери, когда Хейверс уже вышла в коридор, его остановили последние слова Айрин Синклер. Она стояла у кровати на фоне строгих неброских обоев в окружении солидной чинной мебели. Удобная комната, которая не предполагает риска, или чьего-то вызова, или экстравагантных требований. Она казалась ловушкой для этой женщины.
– Эти спички, инспектор, – проговорила она. – Джой не курила.
Маргерит Ринтул, графиня Стинхерст, выключила ночник. Не потому, что хотела уснуть. Она очень хорошо знала, что заснуть ей не удастся. Скорее из-за не совсем еще утраченного женского тщеславия. Темнота скрывала узор из морщин, начавших опутывать и мять ее кожу. В ней она чувствовала себя защищенной, она больше не была пухлой матроной, чьи когда то красивые груди свисали почти до талии; над чьими блестящими каштановыми волосами долго хлопотали искуснейшие парикмахеры Найтсбриджа, крася их и завивая; чьи наманикюренные руки со слегка пожелтевшими ногтями несли на себе отпечаток возраста, и им некого было больше ласкать.